«Руси есть
веселие пити не можем, без того быти...» Эти слова великого князя киевского
Владимира Красное Солнышко прозвучали в 986 году отповедью на предложение ему
принять магометанскую веру, возбраняющую употребление алкогольных напитков. Арабский
путешественник Ахмед ибн Фадлан в Х веке писал: «Славяне сильно преданы
вину, пьют его и днем, и ночью, так что иногда умирают с кружкою в руке».Так
что попытки некоторых современных ученых доказать, что пьянство на Руси пошло
после Революции, кажутся несколько неправомочными.
«У великорусского
народа,— писал историк Прыжов в 1868
году,— мало-помалу сложилось новое правило жизни, что не пить — так и на свете
не жить. Но, испивая да испивая, не могли не заметить,.что подчас и водка не
помогает, и, ухмыляясь на свою судьбу, прибавляли: «Пьем как люди, а за что Бог
нас милует — не знаем...»
Царское правительство
пыталось как-то упорядочить продажу спиртных напитков, в немалой степени
заботясь о доходах казны. Когда в конце века разгул пьянства вызвал рост
протестов в различных кругах общества, в результате Александр III в 1894 г. вернул государственную монополию на водку.
Частные кабаки были закрыты, и вместо них была организована система
государственных лавок по продаже алкоголя. Дабы прекратить кабацкое пьянство и
привить культуру питья, водку стали продавать только в закупоренных сосудах и
только на вынос. Предполагалось, что питьё станет домашним и культурным во
время еды вместе с семьёй и друзьями. Вышло, как всегда, наоборот. Народ стал
пить на улице – в садиках, на лавочках, в подъездах. Потребителям помогали
“стаканщики”, которые обеспечивали народ гранёными стаканами. Такая культура
питья с тех пор укоренилась в народе.
В результате всех
этих мер, совместного интереса производителей водки и государства, потребление
водки, пьянство в начале XX в. достигло критических размеров. В 1911 г. водка составляла 89,3% в общем объёме
потребления спиртных напитков. И хотя Россия стояла на одном из последних мест
среди развитых стран по объёму потребляемого алкоголя, алкогольная смертность у
нас была в 5 раз выше, чем во Франции, которая выпивала алкоголя в 7 раз
больше, чем Россия
...В декабре 1909
года Л. Н. Толстой писал из Ясной Поляны: «Чем больше я вижу зло, происходящее
от пьянства (а вижу я это зло в ужасающих размерах), и чем чаще мне приходится
говорить об этом зле с страдающими от него, тем больше я убеждаюсь, что
спасение от него преимущественно, если не исключительно, в сознании людей
губительности — не для тела, а для души — этого греха. Избавится от него
человек не тогда, когда он будет лишен возможности пить, а тогда, когда не станет
пить, хотя бы перед ним в его комнате стояло бы вино и он слышал его запах и
ему стоило бы только протянуть руку. А это будет только тогда, когда человек
будет считать благо духовное выше блага телесного...»
Дело дошло до
того, что перед началом русско-японской войны сроки военной мобилизации были
сорваны из-за массового пьянства во время призыва в армию. Учтя этот горький
опыт, царь Николай II, по совету премьер-министра С.Ю. Витте и Г. Распутина, накануне Первой мировой войны ввёл в
империи “сухой закон”, а именно, запретил продажу водки и других крепких
напитков, а позже – и вина, и пива. Но последствия были неутешительные.
Сначала, за первые два года, потребление алкоголя действительно снизилось в
несколько раз, уменьшилась уличная преступность, снизились прогулы, повысилась
производительность труда на заводах, оздоровился крестьянский быт. Однако скоро
стало ясно, что винокурение не прекратилось, а лишь ушло в подполье, водка
продавалась из-под полы, и, что ещё хуже, в ход пошли разнообразные заменители,
с тех пор столь популярные в России. Народ стал пить денатурат, политуру,
одеколон, разные суррогаты – “киндер-бальзам”, “кумушку”, “ханжу” и т.п. Из
провинции сигнализировали, что запреты не работают: один из членов костромской
уездной управы писал, что “несмотря на запрещение торговли спиртными напитками,
простой народ пьёт денатурат и т.п., интеллигентные слои добывают спирт,
пользуясь рецептами врачей”.
Во время всеобщей
мобилизации в августе-сентябре 1914 г. страну охватил пьяный разгул. Особенно
печальными оказались события в Барнауле, где многотысячная толпа резервистов
штурмом взяла винный склад, а затем в течение целого дня громила город.
Как и понятно, особенно
страшные дни пьяных беспорядков и погромов пришлись на 1917 г. – год безвластия
и анархии в стране, год “политического вакуума”. Пьяные погромы 1917 г.
возникли не на пустом месте – сказалось проявление “разбуженных социальных
инстинктов, примитивно-плебейского понимания свободы как возможности вволю
попить-погулять”. Здесь не обошлось без помощи революционных партий, которым
была выгодна внутренняя напряженность.
Летом 1917 г.
волна погромов прошлась не только по столице, но и по провинции. 6–7 июля в
Липецке солдаты-резервисты разгромили ликерный завод, причем трое от переизбытка
поглощенного спирта скончались. 8 июля в Новочеркасске войска отбили один штурм
нападавших на винные склады, но второй отразить не смогли. Началось повальное
пьянство, в которое включились даже солдаты. посланные для наведения порядка.
По традиционной
официальной советской версии, накануне 25–26 октября (6–7 ноября) в Петрограде
шли бои за обладание телеграфом, почтамтом, вокзалами. Впрочем, не меньшие бои
(если не большие) разгорелись вокруг винных складов и погребов столицы. Ничто и
никто не мог противостоять этому разгулу пьяных страстей.
Немногие знают,
что Зимний дворец подвергался штурму дважды. Первый раз в достопамятную ночь на
26 октября, второй – несколькими днями позднее, когда народ заподозрил, что
большевистские комиссары намереваются уничтожить вино и водку, хранившиеся в
Зимнем дворце. В итоге солдаты и матросы взяли дворец вторично. По
воспоминаниям людей из ленинского окружения, Владимир Ильич находился в эти дни
в полной растерянности; как пишут люди из его окружения, “судорога подергивала
его лицо”. Один из организаторов революции 1917 г. Троцкий заявил в книге “Моя
жизнь”: “Вино стекало по канавам в Неву, пропитывая снег. Пропойцы лакали прямо
из канав”. Однако, хотя и с большим трудом, большевикам все-таки удалось
восстановить порядок. Народу при этом погибло больше, чем во время
первоначального взятия Зимнего дворца.
Хотя
нарождавшаяся советская власть в декабре 1917 г. подтвердила наличие “сухого
закона”, а в июле 1918 г. запретила самогоноварение, в действительности
проследить за исполнением этих указов не могла. Вместо водки народ использовал
“заменители” спиртной продукции. Так, на Урале употребляли одеколон, лаки,
политуру, денатурат.
Во время
Гражданской войны и первых лет после нее пьянство достигало необычайных
размеров. Так, в Алтайской губернии в первые месяцы 1918 г. хлебопашцы
израсходовали на самогон около 15 млн. пудов (1 пуд – 16,38 кг) зерна. Печально
известным продотрядам, изымавшим у деревни зерно, крестьяне дали прозвище
“пропойц народного доверия”, а их способность потреблять дары Бахуса в
неограниченном количестве приводила в удивление даже закоренелых сельских
самогонщиков.
В селе Машково
Тамбовской губернии местные коммунисты отобрали у самогонщиков две бочки
самогона, и их докладчик, отчитываясь перед начальством, без тени смущения
сказал: “Когда отобрали эти бочки, то задумались, что с ними делать? Выпить? Ну
и выпили”. Из отчета председателя местного губернского исполкома в Саратове
общее положение в городе и округе летом-осенью 1919 г. выглядело следующим
образом: “.пили все – и крестьяне, и милиция, и должностные лица, вплоть до
председателя исполкома.”.
28 августа 1925
г. “сухой закон” был отменен – новой власти требовались деньги, а контроль над
производством и продажей спиртной продукции сулил большие барыши. Доля от
продажи спиртной продукции немедленно выросла с 2% (1923–1924) до 12% (1927–
1928). На ликеро-водочных заводах активно производят новую, советскую водку,
получившую шутливое прозвище по фамилии председателя Совета народных комиссаров
А.И. Рыкова – “рыковка”. В соответствии с реалиями нового времени появляются
своеобразные названия бутылок – “партиец” (0,5 л), “комсомолец” (0,25 л) и
“пионер” (0,1 л).
Борьба с
пьянством в Советской России приносила больше поражений, чем побед. Потребление
алкогольных напитков в рабочей среде с 1924-го по 1928 г. возросло в восемь
раз. В октябре 1926 г. в Ленинграде появляются первые в стране вытрезвители
(весной 1927 г. в стране впервые появляются первые наркологические диспансеры)
– то есть до 1917 г. Россия не знала подобных учреждений! Повышается смертность
в результате отравления некачественной спиртной продукцией – с 2,6 случая на
100 тыс. чел. в 1922 г. до 44 случаев в 1928 г.
Предполагалось,
что центрами безалкогольной жизни станут коммуны и общежития, но пьянство
поразило и их. Даже наоборот, жизнь в социалистических общежитиях просто
способствовала развитию пьянства. Практически весь досуг рабочие и крестьяне проводили
за бутылкой водки. В конце 30-х гг. ситуация ничуть не улучшилась: “В
общежитиях города (Ленинграда) имеют место пьянство, хулиганство, драки;
прививаются нечистоплотность и некультурность, в общежитии мясокомбината нет
никаких развлечений, целый день лишь играют в карты и пьют водку”.
Советская власть
принимала меры по борьбе с пьянством, которые возымели некоторое действие, хотя
не столь большое, как надеялись. С 1926 г. начинается активная борьба против
пьянства. В Уставе ВЛКСМ, принятом Х съездом в 1936 г., существовали требования
к комсомольцам вести борьбу с неумеренным потреблением горячительных напитков.
В одном из постановлений говорилось: “Борьба против пьянства ведется под
лозунгами: пьянство. ведет к растрате, прогулам. разрушает социалистическую
промышленность. пьянство – наследие старого быта царской России; пьянство
несовместимо со званием коммуниста, комсомольца, нового человека”. Однако, как
поется в песенке из веселого советского кинофильма, “в борьбе с зеленым змием
побеждает змий”. И борьба эта
продолжалась до самых последних дней советской власти, впрочем без особого
успеха, как мы все знаем.
А теперь
предлагаю небольшую коллекцию анти-алкогольных плакатов, выпущенныых в конце
20-х – начале 30-х годов.
Источники и Дополнительная Информация:
